Я, кстати, в 2000-х уже как ученый очень серьезно занимался этим периодом. Горжусь тем, что издал академический двухтомник по распаду СССР[48]. Я собрал в нем все имеющиеся документы по данному вопросу и сохранил их в цифровом виде. В этих книгах воссоздана полная хронологическая картина: как уходили из СССР республики, как разваливалась партия, как исчезали союзные органы управления. А еще: как Запад объявлял о признании независимости новых государств на «постсоветском пространстве» и они получали свое место за столом в Организации Объединенных Наций.

Последний сюжет — с вхождением бывших союзных республик в ООН — напомнил мне одну старую, всеми забытую историю про то, как американский президент фактически поспособствовал укреплению СССР. Сталин хотел после окончания войны увеличить число голосов СССР в ООН и предложил, чтобы все пятнадцать союзных республик стали членами этой организации как суверенные, независимые государства в составе СССР. Рузвельт еще до окончания войны эту попытку хитрого горца очень быстро пресек, сказав, что в таком случае все 50 штатов США тоже станут членами ООН. И тогда ограничились тем, что Белоруссия и Украина, как наиболее пострадавшие от фашистской оккупации, вошли в состав ООН как самостоятельные члены. А ведь если бы Прибалтийские республики или те же Грузия с Арменией стали членами ООН в 1945 году, то вряд ли бы они «дотерпели» в составе Союза ССР до 1990-х.

Да, кстати, а из КПСС я так и не вышел…

А в 1992 году состоялся суд «по делу КПСС». В деталях историю эту теперь, наверное, только коммунисты помнят, но, как водится, у них своя точка зрения. А в чем подлинная суть была — политическая, юридическая, — пожалуй, никто и не разъяснит.

Есть опять-таки кочующая из текста в текст байка, что коммунистическую партию разогнал Ельцин, а потом еще и устроил над ней судилище. Не зря, видимо, формулировка такая сложилась: «суд над КПСС».

А ведь все было ровно наоборот: КПСС себя распустила сама, а потом еще и подала в суд на Ельцина. В общем, как в старом анекдоте: то ли он ложечки украл, то ли у него ложечки украли, но осадочек-то остался…

Поэтому думаю, что с этим вопросом — похоронил Ельцин КПСС или не похоронил, — нам стоит серьезно разобраться.

Итак, еще раз повторю даты.

19–21 августа 1991 года — путч.

24 августа Горбачёв призывает коммунистов самораспуститься.

29 августа Верховный Совет СССР принял решение о приостановлении деятельности КПСС на всей территории страны и запретил банкам проводить какие-либо операции по счетам партии.

30 августа президиум Верховного Совета Украины полностью запретил деятельность Коммунистической партии Украины.

31 августа Киргизия приостановила деятельность своей компартии.

7 сентября компартии Армении и Казахстана приняли решение о самороспуске.

10 сентября Латвия запретила деятельность коммунистов.

14 сентября самораспустились коммунисты Азербайджана и Узбекистана…

И далее — везде.

И только 6 ноября 1991 года Ельцин принял свой указ о КПСС и КП РСФСР, из-за которого потом разгорелся весь сыр-бор. Причем, что характерно, не сразу, а только весной 1992 года.

Что же на самом деле произошло?

Для начала должен сказать, что из своей долгой работы рядом с Ельциным я понял, что у него было противоречивое отношение к КПСС. Он, в общем-то, нормально относился к партии как к системе, но очень не любил конкретные партийные структуры и особенно — некоторых партийных товарищей. Например, Борис Николаевич явно питал очень личную нелюбовь к политбюро. При этом особенно не выносил ряд отделов ЦК КПСС: отдел строительства, идеологический отдел, отдел науки — те, в предмете которых он хорошо разбирался, понимал, чем они занимаются. Но при этом он подсознательно понимал, что партия — это не партия в классическом смысле слова, а машина государственного управления. Поэтому он довольно «бережно» (слово «бережно» я, пожалуй, все-таки возьму в кавычки) относился к КПСС как к структуре, но не к людям, в ней работающим. Почему? Да очень просто — жизнь заставила.

И я его по-человечески очень понимаю. В те времена и Михаил Сергеевич Горбачёв, и его центральный аппарат, и московская партийная организация Бориса Николаевича так доставали, что просто все печенки ему выели, как говорят в народе. Но при этом саму структуру Ельцин не трогал. Собственно, и ни одного коммуниста персонально при Ельцине не репрессировали. Даже столь нелюбимый им Михаил Сергеевич остался неприкосновенным: со своим фондом на Ленинградском проспекте и с финансированием, которое позволяло поддерживать и ученых, и экспертов, и просто близких ему людей, с которыми он работал.

Хотя, конечно, вряд ли Борис Николаевич не приложил руку к тому, чтобы Горбачёв и Верховный Совет СССР приняли свои решения против КПСС. Думаю, ему очень не понравилось сидеть в подвале, ожидая, что армия, пришедшая по приказу ГКЧП, начнет штурм. Не зря он потом на балконе Дома Советов (Белого дома) на Краснопресненской набережной подписал указ о приостановке деятельности структур КПСС именно в армии, в вооруженных силах.

Фактически он тем самым заявил, что в силовых структурах не должно быть никакой идеологии. И кстати, это было правильно, потому что у руководства Вооруженных сил СССР и КГБ СССР всегда были очень непростые отношения с ЦК КПСС, с политбюро и аппаратом ЦК. Очень непростые — это мягко сказано. Верхушка КПСС всегда стремилась поставить силовиков под свое прямое управление, а те этому страшно сопротивлялись.

Если посмотреть нашу советскую историю, то в период, когда министром обороны или председателем КГБ становился очень авторитетный и сильный человек, эти структуры старались выбиться из-под партийного контроля. Единственный момент полной гармонии настал только раз, когда Юрий Владимирович Андропов, председатель КГБ, возглавил КПСС и страну. И вдобавок все силовики друг другу не доверяли. Помнится, на пятом этаже главного здания на Старой площади, где заседало политбюро, стояло знамя СССР. Так вот, у этого знамени всегда дежурили два офицера в разной форме: один из КГБ, другой из МВД. Причем не по очереди, а одновременно. Вроде как «мы вместе», а на самом деле друг за другом присматривали.

Если резюмировать, то гибель партии — «нашего рулевого» — осенью 1991 года не вызвала особых эмоций не только у народа, но и тогдашней военной и силовой элиты. Напротив, многие военачальники и руководители силовых структур порадовались: наконец-то надоевшие партийцы, которые ничего не смыслят в конкретных делах, получили по заслугам.